Альберт Джуссоев о Южной Осетии, российском строительстве и русском характере 

 

Альберт Джуссоев — один из самых влиятельных московских осетин, меценат, участник и войн, и восстановления Южной Осетии. Он — основатель и владелец компании «Стройпрогресс», которая известна тем, что справляется с самыми технологически сложными промышленными подрядами в авральные сроки. Сохраняя советский взгляд на интернационализм, трудовую этику и уважение к простому труду, основатель успешного бизнеса считает себя скорее производственником, чем бизнесменом. Как это возможно и почему такой подход приносит успех в наши некапиталистические времена? 

Виталий Лейбин 
28 мая 2015 

Что самое главное из происходящего сейчас в Южной Осетии?Слава Богу, войны нет. Конфликт продолжался двадцать лет. Все эти годы мы и не мечтали, что Южная Осетия будет официально признана Россией. Это сейчас самое главное, а не политические или какие-то управленческие проблемы. Где Россия, там всегда мир и стабильность. 

А как так получилось, что братские народы начали воевать? 
Граница, когда-то в буквальном смысле начерченная большевиками на карте, разделила на части один народ. Развал Советского Союза оставил нас по разные стороны рубежей. Когда к власти в Грузии пришли националисты, в ход пошла идеология превосходства. У меня был одноклассник грузин — Юра, мы дружили. Учились в русской школе, все говорили по-русски. Историю изучали и грузинскую, и осетинскую. Любили ее не меньше, чем свою. Никогда в голову не могло прийти, что начнем что-то делить. Идеология ненависти — это страшное дело! 
Больше года назад общался со знакомыми на Украине и рассказывал, что такое гражданская война. Они меня сейчас спрашивают: «Ты что, ясновидящий?». «Нет, не ясновидящий, просто вы такие же люди, как и мы. И это через нас уже прошло». Самое страшное, когда граница по сердцам проходит. Путин это правильно сказал. А остальное решаемо. 
Несмотря на то что наша двадцатилетняя война закончилась, в душах людей пока еще живет боль. Надеюсь, время вылечит. 

Как вы узнали о ее начале в августе 2008-го? 
Республика-то маленькая. Мы, выходцы из нее, помогали. Мне довелось быть в правительстве, еще когда Олег Тезиев был премьер-министром (1991–1993 годы. — «РР»). У меня хорошие и теплые отношения с Анатолием Баранкевичем, который в 2008 году был секретарем Совета безопасности Южной Осетии. Одноклассник в ополчении был командиром, знаком со всеми президентами и министрами. У меня всегда была прямая связь и точная информация. Август же не внезапно начался. С июля грузинская армия занимала все значимые высоты. Уже нагнеталась обстановка — иностранная пресса, телевидение. А специалисты в июле поняли, что дело идет к войне. Из телефонного разговора пятого августа с Баранкевичем стало ясно, что ситуация очень плохая. А шестого он сказал: «Альберт, на днях начнется война». Восьмого я был в Южной Осетии. Встретился с премьер-министром Юрием Морозовым в Джаве. И помогли, чем могли. 

Какие тогда были настроения? 
Знали, будет тяжело. Понимали, что погибают граждане России: южные осетины россияне. Это стало бы страшным поражением, если бы Россия просто проигнорировала происходящее. Ни одна страна в мире не должна позволять убивать своих граждан. Все шло к тому, что Российская армия не останется в стороне. Но когда начались тяжелые бои в Цхинвале и по всему периметру Южной Осетии, а Российская армия еще стояла, было очень тяжело. Девятого был самый тяжелый день. Оружия мало, силы неравны, и сколько бы еще продержались, никто не знал. Надежда на спасение Южной Осетии стала расти, когда Владимир Путин во Владикавказе проводил совещание. Мы понимали, что нужно держаться до последнего. И ополчение, и небольшая армия, и миротворцы сражались мужественно. Герои! Цхинвал находится в ложбине, сверху била и авиация, и артиллерия, и минометы. В четыре часа дня десятого августа двинулись колонны Российской армии… После этого мы, осетины, первый тост говорим за Бога, второй — за Путина. Он — спаситель Южной Осетии. 
Сегодня не нужно искать поводы для ненависти. Какая бы боль ни была, сегодня надо наводить мосты. Народная дипломатия, связи между людьми — это самое эффективное. 

Расскажите немного о корнях. Кто ваши родители? 
Я родился в небольшом шахтерском городке Квайса в Южной Осетии. Мама работала поваром в шахтерской столовой. Папа — геолог. Мне было три месяца, когда он трагически погиб. 

А как вы поняли, что хотите быть строителем? 
Мне всегда хотелось созидать. А кто в Советском Союзе не хотел в Москве учиться? Приехал один, никого не знал. Но это были совсем другие времена. Союз был действительно социально ориентированным государством. Поступил с первого экзамена по математике. Сначала не поверил. Только в деканате разъяснили. Так парень из небольшого городка, получивший хорошее образование в школе, просто приехал, поступил и закончил один из лучших вузов. Распределили в Главмоспромстрой. 

Когда вы поняли, что ваше дело становится вашим собственным делом, предпринимательством? 
Предприниматель — это профессия, а не сиюминутная выгода. Главмоспромстрой возглавлял тогда Владимир Ресин, выдающийся человек и Строитель с большой буквы. Мне повезло, что оказался в этой структуре. Это была большая школа, где можно было показать себя на крупных строительных объектах — таких, как завод имени Лихачева. Мы строили там несколько корпусов, они были самыми крупными в Европе. Когда видишь тысячи людей в котловане, это поражает. Наше управление строило еще и Московский абразивный завод, и Механический завод, Желатиновый завод, и небольшие объекты: например, был проект реконструкции Дома журналистов. Могу назвать десятки объектов по Москве и сотни по всей России, которые мы построили. 

Вы — советский строитель, но стали постсоветским бизнесменом. Не приходилось ломать себя: одно дело прибыль, другое — план? 
Я прежде всего строитель, профессионал. Остальное — организационные различия, разные способы управления. Мы стали работать по «рыночным» правилам, когда иначе было уже нельзя. Любые способы управления хороши, если они позволяют много и хорошо строить. Что касается рыночных стимулов, то их нужно уметь использовать в управлении. Но надо помнить, что сама по себе «невидимая рука рынка» — это миф. У нас говорили, что роль государства в регулировании экономики должна снижаться. Это неверно. Это привело к огромным ошибкам и падению производства в девяностые. Роль регулирования и планирования в капиталистических экономиках только растет, всегда об этом говорил. И не только потому, что я из советских строителей. Это показывает опыт всего мира, самых развитых стран. В некотором смысле роль государства в планировании и регулировании при капитализме даже еще больше: одно дело управлять через прямые директивы, а другое — управлять отраслью с множеством самостоятельных игроков, которые необязательно действуют скоординированно. Роль плана и госрегулирования должна вырасти, и так будет — никуда не денемся. Это осознаешь, когда не просто рассуждаешь про рынок, а реально понимаешь работу отрасли снизу доверху. 

А с чего вы начинали, какой была ваша первая должность? 
После института стал мастером. Потом — прорабом, далее — начальником участка. Прошел все ступени, знаю свое дело и уверен в нем. 
В 1988 году, на заре перестройки, когда закрывались тресты и управления, пошел процесс приватизации, люди оставались без работы, сворачивались производства. В 1989 году Ресин ушел к Лужкову первым замом по строительству. Родился «Стройпрогресс» — первое арендное предприятие (тогда были в моде кооперативы, арендные предприятия) в системе Главмоспромстроя. И мы тогда получили заказ — пансионат Газпрома в Истринском районе, очень высокого уровня. До нас его строили 11 лет: начинали и останавливали. Никто не мог одолеть болота. На выручку пришли мои профессиональные навыки и кое-какие хитрости. 

А в чем хитрости? 
Чуть позже расскажу… Когда мы зарегистрировали «Стройпрогресс», я уговорил перейти к нам на работу наше управление — первые 35 человек. В «Газпроме» оставались производственники, они были заинтересованы в нас. Мы остались на том же месте, что и строительный трест, сохранили коллектив и квалификацию, просто форма организации поменялась. Тресты развалились, но кто-то должен был строить. Оттуда и началось. После Истры «Газпром» начал нам доверять и крупные промышленные проекты: строили газопроводы, много других сооружений. Стали подрядчиком в рамках Ямбургских соглашений, которые были подписаны со странами Восточной Европы — в обмен на газ они финансировали строительство. Строили поселки и учебные центры в Тамбовской, Липецкой областях. География нашей деятельности только расширилась. Потом уже стали генеральным подрядчиком и Российских железных дорог, и Министерства обороны. Минпром доверил нам строительство заводов по уничтожению химического оружия. Дальше — больше. Нас начали узнавать, мы ввели в строй десятки крупнейших объектов мирового масштаба. 

Вы обещали про болота рассказать и хитрости… 
Глубина была 22 метра, мы сваи забивали, потом еще надстраивали на них и снова забивали. Но оборудование буквально тонуло. Я запомнил один момент. Приехали на объект, а там на краю поселка сидели две бабушки, что-то вязали: «Новые приехали, ничего у вас не получится». Но другая возражает: «Нет, этот не уедет, этот сделает». Такая видать карма — быть палочкой-выручалочкой в любом проекте. Смотрим, все тонет. Родилась идея сделать что-то вроде деревянных плотов: огромные деревья сбивали в понтоны. Эти «поплавки» мы затаскивали в три часа ночи холодной зимой, чтобы корочка льда сразу возникала. Облегчили все конструкции, чтобы не тонуть. И до шести-семи часов утра нам удавалось выдерживать, потом агрегат начинал тонуть вместе с понтоном, но за это время удавалось десять-двадцать свай забить. Черномырдин как-то приехал, меня к восьми утра вызвали. Чиновники ожидали разноса, а у нас уже были готовы корпус, где можно было переночевать и даже резервный пункт управления «Газпрома». В общем, не к чему было придраться. Виктор Степанович даже похвалил… 

По опыту прошедших 26 лет, как вы можете оценить советские строительные технологии,насколько они запаздывали или в чем-то опережали мировые? 
За это время технологии, которые мы освоили, повысили производительность в разы. Тем не менее остается и человеческий фактор. То, что стоит во главе угла любого процесса. Ведь дело не в том, что мы уступаем строителям Дубая или Китая в качестве или динамике строительства, и не в том, что мы не владеем какими-то технологиями. Все мы можем и освоить, и даже улучшить. Дело в организации строительного процесса. Это касается не только строительства. Девелопмент в мировой практике, в том числе во время кризисов, становится локомотивом экономики. Почему? Потому что в строительстве возникает массовая занятость людей и понятен кумулятивный эффект в смежных отраслях. Транспорт, производство строительных материалов, энергетика, оборудование. 
Почему у нас этого не происходит? У нас была плановая экономика, хватало распоряжений и приказов, чтобы запустить строительство. В настоящее время это невозможно — рынок. В такой среде управление буксует. 
Всем очевидна недоступность денег. В тех сферах, где правительство смогло, оно вернуло проектное финансирование. Но банкам все еще не выгодно давать деньги под строительные проекты — слишком большие риски, а специалистов, способных оценить перспективность проекта, не хватает. В советское время строители боялись не прокуратуры, не ОБХСС, а именно банковского обмера: по кирпичам считали, правильно ли мы все запроцентовали. Нарушение нормативов было чревато серьезными последствиями. Сегодняшние же механизмы работают не всегда. Это значит, что надо продолжать искать эффективные инструменты управления, подбирать условия регулирования, необходимые для полноценного функционирования системы. Если есть задача, чтобы деньги стали доступны для реализации капитальных проектов, то нельзя останавливаться, пока она не будет решена. 

Может быть она решена, а дело в чем-то еще — в отсутствие проектов или людей? 
Как-то в Тульской области довелось присутствовать на одном совещании. Ситуация следующая: в деревне сто человек тружеников. Работящие фермеры, с мужицкой хваткой, землей, желанием пахать. Профильный инвестиционный банк говорит: «А я вам не дам денег, потому что ваша земля оценивается в три миллиона рублей, а вы у меня просите триста миллионов». И все. Но земля и будет стоить копейки, если в нее не вложена работа, пока там нет эффективных хозяйств. Это же явный системный сбой. Есть все условия, есть кому трудиться. Для того чтобы работать эффективно, им нужно построить фермы, купить технологические линии мясомолочного производства. Скажем, если бы банк финансировал проект по стадиям: построили фундамент, он стал залогом, получены деньги на стены, построили стены, они стали залогом, дали еще. Если люди будут год-два-три работать на будущее хозяйства, дураков нет: никто не захочет потерять свой труд и мечту, что-то там не туда потратить, зарезать коров, разобрать стены и продать кирпичи — не бывает такого. 
Если стороны — банки и производители не готовы сойтись, надо максимально способствовать их сближению, и все получится. С точки зрения государственного мышления не может быть такого, что «все сделали», а механизм не заработал, цели не достигнуты. Если цели не достигнуты, значит, сделано не все. Значит, снова нужно анализировать всю цепочку. Если снижение налогов приведет к инвестициям — надо снижать, это же работа для тысяч людей и будущие налоги. Инвестиции в строительство должны быть выгодными. Хорошее решение — когда все источники инвестиций заработали вместе: и частные, и государственные, и муниципальные. Но само собой ничего не получится. 
Давно уже понятно, что без планирования никто в мире не живет, а все эти романтические представления о чистом рынке слишком наивные. Мы должны понимать, сколько понадобится стране стали, цемента, других товаров, что мы произведем внутри, а где полагаться на международную кооперацию. У нас это — чтобы себя успокаивать и ничего не делать: мол, рыночная экономика, не хватает то спроса, то предложения. Упорства не хватает обычно. 

Такое ощущение, что у нас мало доверяют людям. Мол, все разворуют, поэтому и проектов мало. 
Да, многие ругают сложившуюся экономику, олигархов, систему. Но дело не в этом. Если человек заработал деньги делом, а не воровством, он может быть примером для других, вдохновлять, как и вообще все те, кто делает хорошее дело, — рабочие, инженеры, предприниматели. 
Стремление к богатству должно складываться не через общий стереотип о том, что деньги можно только «срубить», а не заработать трудом. А это уже разрушение общих идеалов. Значит, молодой человек признает, что нужно быть нечестным. Если мы всех, кто достиг успеха, будем обвинять, то молодые люди перестанут верить в ценность труда, будут думать, что и правда нужно воровать, чтобы разбогатеть. 
Существенная часть проблем связана с общей атмосферой в стране, с отношением к человеку труда. Привыкли смеяться над работягами, над шахтерами, рабочими, строителями. А модно — когда держишь киоск с сигаретами у вокзала, вроде как статусно. Это инерция девяностых годов. А сколько сейчас по городам молодежи бесцельно болтается, ничего не делает, отсюда и преступность. 

А почему у нас так высока стоимость квадратного метра при зачастую не самом конкурентном качестве? 
Давайте проанализируем. У 30% населения есть острая потребность в жилье. Огромный потенциальный спрос. Но строится мизерное количество по отношению к нуждам страны. И никакими арестами и запугиваниями это не поменять: пока строим мало, недвижимость будет дорогой, ориентированной на небольшие группы населения. При масштабном индустриальном строительстве жилье станет дешевле. Мы же за последнее время практически никаких технологических новшеств не изобрели. Все заимствуем. А только технология должна приводить к росту производительности труда, к удешевлению продукта. Как у Генри Форда: он работал не на то, чтобы продать подороже, а чтобы продать дешевле, и оказался успешнее всех, самым богатым автомобильным магнатом в мире. У нас не осталось крупных строительных организаций. Работают средние и мелкие производители. Опять же — нет планирования. Немцы при восстановлении после войны специально создавали частно-государственные партнерства. Если понятно, что надо много строить, то нужны крупные строительные корпорации. Если государство своей политикой гарантирует на пять–семь лет потребность в строительстве, это позволит предприятиям планировать, привлекать специалистов самого высокого уровня по всем направлениям. А если подряды не обеспечены, то предприятие скорее сэкономит и на технологиях, и на людях. 
В одной Москве должно быть три–пять крупных строительных компаний, владеющих самыми передовыми технологиями, способных построить объект самого сложного уровня. Но у нас небоскребы строят китайцы и турки. А где наши? Говорят, не умеем строить — вранье. Дайте нам заказов на пять–семь лет, и мы утрем нос любой европейкой компании. 

А за счет чего российские компании смогут утереть нос европейцам? 
В первую очередь государству нужно в прямом смысле слова встать на защиту отечественного производителя. Необходимо комплексно пересмотреть всю технологическую цепочку. Для примера, тонна щебня на стройке стоит в пять раз дороже, чем в карьере. Причина — посредники, монополии, связи. Понятно, что в рыночной экономике зарабатывать на повышении цен в полтора раза нормально, но не настолько. А если кто-то борется за монополию угрожая, подрывая машины, государство должно взять на себя заботы по регулированию процесса. В нефтяном бизнесе начали же наводить порядок, снимая давление обнаглевших посредников между добывающими компаниями и переработкой. Видимо, настало время и в строительстве навести порядок. 
У России есть объективные причины для начала мощнейшего экономического роста. В массе своей у нас нет и не построено того, что нужно. Причем те, кто способен это делать, есть, и из чего делать тоже есть. Нужно просто правильную схему выстроить. Дело не в том, что деньги есть или нет. Деньги — это средство для выстраивания механизма экономического подъема, а не самоцель. Говорят, будет инфляция, если государство начнет больше инвестировать. Ну, наверное, будет. Обычно экономический рост сопровождается определенным уровнем инфляции, в умеренном объеме это даже полезно. Но если ничего не производить, инфляция будет точно. Мы же видим, что если строить мало, то и цены будут расти. 

Какой проект за вашу карьеру был самым сложным с технологической точки зрения? 
Строительство объектов по уничтожению химического оружия. Один из наших заводов, расположенный в городе Камбарка, Республика Удмуртия, так называемый сорок четвертый корпус. В нем расположен реактор по уничтожению химоружия. Помню, второго января меня вызвали на совещание. Был министр, иностранные специалисты, участники этого проекта. Программа государственная, международные договора, все относились к этому очень серьезно. Пятого–шестого июля иностранцы должны начать монтировать оборудование, а на объекте, как говорится, еще конь не валялся, ничего даже и не начинало строиться. Нам представили оценку немецких компаний о том, что им нужно полтора–два года, а российским подрядчикам и того больше. Дело шло к международному скандалу. Тяжелый был разговор. Хочу выразить восхищение начальником федерального управления по безопасному хранению и уничтожению химического оружия, генерал-полковником Валерием Капашиным. Выдающийся государственный человек. Он тогда заявил, что никакие сроки еще не нарушены, и задача иностранных партнеров — предоставить оборудование. Потом сказал: «У меня есть Джуссоев, он построит». И ко мне вопрос: «Построишь?». Я даже растеряться не успел, говорю: «Так точно, товарищ генерал». Иностранцы переглянулись — невозможно. 
Нужно еще понимать, что это был не единственный в то время из объектов компании. Но в случае с сорок четвертым корпусом сроки были критические. 
Только подготовка к строительству обычно занимает два месяца: нужно все организовать, разобраться, откуда везешь бетон, технику, ставить подстанции, генераторы. А здесь и дорог нет, и три реки вокруг. Ну, и как часто бывает, зависть и козни. Был случай, кабель перерубили, делали и другие гадости. 
Со второго января по пятое июля на объекте постоянно работали полторы тысячи человек, мы с этими людьми совершили подвиг. Спали прямо там, на стройке, не вылезая из котлована, прямо на бетоне: телогрейка снизу, телогрейка сверху. Было очень тяжело, запомню на всю жизнь. Меня оттуда даже на скорой увозили в Ижевск, сознание потерял. Полгода не спали и не ели нор-мально. Это ответственность нас мобилизовала: понимали, что можем подвести руководство страны. Когда пятого июля приехала делегация, все рты пооткрывали: огромный корпус, как «Титаник», монолит, семь этажей над землей, и столько же под землей, все очень сложно технологически. Мы даже елки и травку посадить вокруг успели. Всем, кто принимал участие, государственные награды вручили. 

Вот чем российские компании сильнее европейских: в ситуации аврала и мобилизации нашим и нет равных. 
Совершенно верно. Еще навсегда запомню газопровод через Кавказские горы. Газопровод без тяжелой техники не построишь. А он — только часть проекта. Там еще и дорога, и оптоволоконная связь, и сопутствующие технологические строения. Скажем, узел осушки — целый химический завод. На равнине проблем не было. Но как только подошли к горам, пошли скальные породы. Там плато — базальт, который в полтора раза крепче гранита. Надо дороги делать, тоннели, траншеи, класть под землю трубу оптико-волоконной связи, а еще и инженерные сооружения. Десятки тоннелей, вантовые мосты, виадуки, акведуки. Опыта строительства подобных конструкций не было ни у кого. Это самый высокогорный газопровод в мире. Пять климатических поясов по маршруту. Внизу субтропики, наверху — вечная мерзлота. По каждому километру приходилось лично принимать решения, я этот газопровод пешком протопал. Если бы что-то произошло, нес личную ответственность. А там и снежные лавины, и камнепады. Например, 420-я труба, в ней 70 атмосфер, и не дай бог что-то, запредельная ответственность! После трех тысяч метров высоты техника начала глохнуть. Представляете, двадцатитонный «Камацу», трубоукладчики, другая техника, и все глохнет? 
Но сейчас дорога есть, газопровод есть. Вместо семи лет, мы построили за два с половиной. Это был адский труд тысяч строителей. Два года жил в горах, практически не видел семью. В итоге народ был счастлив: никто не мог поверить, что все построено и так быстро. Обидно, что и быстро забыли. А про тех строителей книги издавать надо, примером делать. 

А были такие, кто особенно выделился? 
На переходе от скалистых гор к ледникам никто за работу не брался, там было даже опасно подходить. Люди подвиги совершали: целые бригады, сотни сотрудников и специалистов, самоотверженно трудившихся на этом уникальном проекте, из «Стройпрогресса» и смежных организаций. А сколько взрывных работ! Столько взрывов, и ни одной царапины никто не получил. 

Когда проходили Кавказ, вы чувствовали, что родина близко? 
Не то слово. Мы же прошли в семи километрах от шахтерского городка, где я родился и вырос. 

Успели побывать? 

Конечно. Я там ночевал. И друзья, и родственники там живут. 

Какая ваша самая большая профессиональная мечта? Что бы вы хотели в будущем построить больше всего? 

Мы должны построить яркие города. Чтобы они были самыми красивыми. Россия обречена на созидание и процветание. Люди есть, возможности есть, пространство есть. Просто мы должны использовать все самое выдающееся, что есть в мире: взять за основу, добавить российских специй и сделать лучше всех. Люди должны любить свою страну. Мир надо видеть, путешествовать по нему, но жить — на своей земле. Красивый народ, красивая земля — мы заслуживаем красивую среду обитания. 

Альберт Александрович Джуссоев родился в 1963 году в Юго-Осетинской АО. Строитель, экономист, предприниматель и общественный деятель. Возглавлял строительство крупных объектов промышленного и жилищного назначения как в советский период, так и в наше время; среди них объекты особой сложности в газовой отрасли и завод по уничтожению химического оружия. Занимается — преимущественно в кризисные для Южной Осетии периоды — различными общественно-политическими вопросами, имеющими отношение к республике. 

http://rusrep.ru/article/2015/05/28/k...aya-zemlya